ездил туда и обратно на больших, переполненных конных санях, которые служили автобусами и на которых его внимание привлекали хорошенькие девочки, возвращавшиеся из школы, "державшиеся друг за друга на коленях с сумками книг и улыбающимися лицами". Он рассуждал со своим старым другом Маккеем о том, сядет ли одна из них к нему на колени, если он предложит ей такую возможность, но рыцарски решил уступить свое место. Невинное восхищение Ли красивым юным лицом не уменьшилось от того, что он стал отцом семейства.

Зима 1845-1846 годов ознаменовалась маленькой домашней трагедией, которая сильно потрясла Ли. Как раз когда Мэри Ли готовилась к отъезду в Арлингтон, ее второй сын, Руни, уже "авантюрный молодой человек" в возрасте восьми лет, забрался на сеновал, куда ему было запрещено ходить, и отрезал "кончики двух своих пальцев", играя с разделочным ножом. В ходе передовой для того времени операции оба отрезанных пальца были пришиты обратно. Помимо опасности заражения в те дни, когда антисептики еще не были в ходу, в течение нескольких дней было сомнительно, что они "срастутся", но удивительным образом это произошло. Фримен приписывает Ли ужас перед уродствами, что, возможно, усиливало его беспокойство, и это может быть так, но его дочь Энн родилась с большим родимым пятном на лице, и Ли, кажется, принял это в штыки; он даже трогательно написал об этом Мэри: "Мы должны постараться помочь ей скрыть, если не искоренить, это пятно чистотой и яркостью ее ума".

Как бы то ни было, Ли был самым достойным восхищения и заботливым из родителей, каждую ночь сидя с Руни, чтобы убедиться, что мальчик не перевернулся во сне, не нарушил повязку и не вырвал "лигатуры". "Возможно, он лишится пальцев и останется калекой на всю жизнь. . . . Вы не можете себе представить, как я страдаю при этой мысли", - писал Ли, но это кажется вполне естественным страхом для любого отца в подобных обстоятельствах. Неудивительно, что Руни был предметом стольких писем с советами и заботами, которые Ли писал своей жене на протяжении многих лет, о том, как приучить такого дикого и необузданного жеребенка к дисциплине, не разрушив его дух. Он описывал Руни как мальчика, которого нужно "держать в узде", но на самом деле Руни и его братья, похоже, были не более чем обычными непоседами.

Когда Руни достаточно окреп для путешествий, Мэри отвезла семью в Арлингтон, оставив Ли в Нью-Йорке в компании семейного терьера и ее щенка. В начале 1846 года Мэри родила их последнего ребенка, Милдред Чайлд, которую Ли всегда называл Милли или "Драгоценная жизнь", а Ли, как и всегда, испытывал муки разлуки с семьей, что побуждало его писать Мэри, чьи небрежные манеры он презирал, бесконечные письма с советами по воспитанию детей, на которые она, похоже, обращала очень мало внимания. Он был поглощен мелкими деталями строительства и ремонта, ошибкой, которую он допустил в учете своего жалованья, продуманными планами по дальнейшему улучшению и расширению укреплений Нью-Йорка, а также старыми переживаниями о том, что его зарплата не позволит ему обеспечить своих детей и что он выбрал неправильную карьеру.

События в далекой Мексике вот-вот должны были свести на нет все эти опасения.

 

Глава 4. Идеальный воин – Мексика, 1846-1848

Война между Мексикой и Соединенными Штатами кипела с 1820-х годов, отчасти из-за политического хаоса в Мексике, отчасти из-за расширения американских поселений в Техасе, а отчасти потому, что практически незаселенная мексиканская территория в Северной Америке, простиравшаяся от Луизианской покупки до Калифорнии, была открытым приглашением для быстро растущей и все более уверенной в себе Америки. Американцы смотрели на запад и видели огромный и практически не изученный рай. Словосочетание "судьба" еще не вошло в обиход, но идея о том, что Америка должна простираться от Атлантического до Тихого океана, была сильной, хотя и не всегда популярной. Она подкреплялась страхом, что в результате слабости Мексики Великобритания или Россия могут захватить Калифорнию, и убеждением, что Америка была и должна быть исключением из монархического правления и деспотизма, а потому по определению не может делить континент с другими державами.

Не все верили в то, что американцы по Божьему замыслу должны заселить континент и контролировать его. Такие разные американцы, как Джон Куинси Адамс и Улисс С. Грант, сомневались в моральности захвата столь большой территории у гораздо более слабой Мексики. Даже спустя десятилетия после того, как война между Америкой и Мексикой была закончена и выиграна, Грант писал: "В целом, офицерам армии США было безразлично, будет ли аннексия осуществлена или нет. . . . Что касается меня самого, то я был категорически против этой меры и по сей день считаю войну, которая к ней привела, одной из самых несправедливых, когда-либо развязанных более сильным государством против более слабого". Многие утверждали, что претензии Америки на всемирный моральный авторитет могут быть размыты такой несправедливой войной, и, конечно, некоторые правильно предвидели, что вопрос о возможности распространения рабства на новые территории, отвоеванные у Мексики путем завоевания, может нарушить хрупкий политический баланс между рабовладельческими и свободными штатами и привести к гражданской войне. И здесь Грант выразился лучше всех, хотя и с мудростью ретроспективы: "Восстание южан было в значительной степени следствием мексиканской войны. Нации, как и отдельные люди, несут наказание за свои проступки. Мы получили свое наказание в самой кровопролитной и дорогостоящей войне современности". Сам Роберт Э. Ли признавался, что хотел бы быть "более удовлетворенным справедливостью нашего дела", - интересное и типичное преуменьшение его чувств.

Самой непосредственной причиной конфликта стало присутствие американцев в Техасе, которое началось в 1810 году, когда Мозес Остин получил от мексиканского правительства "большой участок земли" - решение, о котором мексиканцы быстро пожалели, поскольку все большее число американцев пересекало реку Арканзас и основывало "колонии" на потенциально богатых сельскохозяйственных землях Восточного Техаса, где их вскоре стало больше, чем коренных мексиканцев. Техасцы", как быстро стали называть американцев, оказались неуступчивыми и ненасытными гостями, и сменявшие друг друга мексиканские правительства тщетно пытались обложить их налогами, ограничить их численность и запретить рабство. Если мексиканцы надеялись, что техасцы станут буфером между ними и мародерствующими бандами свирепых индейцев команчей на севере Мексики, то их ждало разочарование. Техасцы пустили корни, занялись сельским хозяйством и завезли рабов. Меркантильный генерал Антонио Лопес де Санта Анна, которого его сторонники называли "Наполеоном Запада", пришел к власти в результате жестокой анархии мексиканской политики и попеременно угрожал техасцам и предлагал продать им больше земли. В